Неточные совпадения
—
Немец уже взялся было за карман, где у него был карандаш в книжечке, в которой он всё вычислял, но, вспомнив, что он
сидит за обедом и заметив холодный взгляд Вронского, воздержался.
Слева от Самгина
сидел Корнев. Он в первую же ночь после ареста простучал Климу, что арестовано четверо эсдеков и одиннадцать эсеров, а затем, почти каждую ночь после поверки, с аккуратностью
немца сообщал Климу новости с воли. По его сведениям выходило, что вся страна единодушно и быстро готовится к решительному натиску на самодержавие.
— Вот, как приедешь на квартиру, Иван Матвеич тебе все сделает. Это, брат, золотой человек, не чета какому-нибудь выскочке-немцу! Коренной, русский служака, тридцать лет на одном стуле
сидит, всем присутствием вертит, и деньжонки есть, а извозчика не наймет; фрак не лучше моего; сам тише воды, ниже травы, говорит чуть слышно, по чужим краям не шатается, как твой этот…
— Вот определился было к
немцу, к купцу, в передней
сидеть; все шло хорошо, а он меня послал к буфету служить: мое ли дело?
— Шикарный
немец, — говорил поживший в городе и читавший романы извозчик. Он
сидел, повернувшись вполуоборот к седоку, то снизу, то сверху перехватывая длинное кнутовище, и, очевидно, щеголял своим образованием, — тройку завел соловых, выедет с своей хозяйкой — так куда годишься! — продолжал он. — Зимой, на Рождестве, елка была в большом доме, я гостей возил тоже; с еклектрической искрой. В губернии такой не увидишь! Награбил денег — страсть! Чего ему: вся его власть. Сказывают, хорошее имение купил.
Пришлось опять долго
сидеть в столовой и пить чай. Иван Петрович, видя, что гость задумчив и скучает, вынул из жилетного кармана записочки, прочел смешное письмо немца-управляющего о том, как в имении испортились все запирательства и обвалилась застенчивость.
— Ведь вот — Крейц или Ридигер — в одном приказе в корнеты произведены были. Жили на одной квартире, — Петруша, Алеша — ну, я, видите, не
немец, да и поддержки не было никакой — вот и
сиди будочником. Вы думаете, легко благородному человеку с нашими понятиями занимать полицейскую должность?
Главное, скверно было то, что Мышников, происходя из купеческого рода, знал все тонкости купеческой складки, и его невозможно было провести, как иногда проводили широкого барина Стабровского или тягучего и мелочного
немца Драке. Прежде всего в Мышникове
сидел свой брат мужик, у которого была одна политика — давить все и всех, давить из любви к искусству.
Даже
сидя в коляске, старик продолжал дичиться и ежиться; но тихий, теплый воздух, легкий ветерок, легкие тени, запах травы, березовых почек, мирное сиянье безлунного звездного неба, дружный топот и фыркание лошадей — все обаяния дороги, весны, ночи спустились в душу бедного
немца, и он сам первый заговорил с Лаврецким.
Я решился бежать к доктору; надо было захватить болезнь. Съездить же можно было скоро; до двух часов мой старик
немец обыкновенно
сидел дома. Я побежал к нему, умоляя Мавру ни на минуту, ни на секунду не уходить от Наташи и не пускать ее никуда. Бог мне помог: еще бы немного, и я бы не застал моего старика дома. Он встретился уже мне на улице, когда выходил из квартиры. Мигом я посадил его на моего извозчика, так что он еще не успел удивиться, и мы пустились обратно к Наташе.
Старый
немец был так ошеломлен, что
сидел все время, разинув рот, подняв свою руку, в которой держал сигару, и забыв о сигаре, так что она и потухла.
— Да так-то истомно у них житье, что и сказать страсти! Ровно не християнский народ эти
немцы! Не что уж дворовые — этот народ точно что озорливый, — а и мужички-то у них словно в заключенье на месячине
сидят:"Этак-ту, говорит, будет для меня сподрушнее…"Ишь, подлец, скотину каку для себя сыскал!
Она усадила Санина возле себя и начала говорить ему о Париже, куда собиралась ехать через несколько дней, о том, что
немцы ей надоели, что они глупы, когда умничают, и некстати умны, когда глупят; да вдруг, как говорится, в упор — à brule pourpoint — спросила его, правда ли, что он вот с этим самым офицером, который сейчас тут
сидел, на днях дрался из-за одной дамы?
На лекциях они всегда
сидели рядом и помогали один другому. Александров чертил для Венсана профили пушек и укреплений. Венсан же, хорошо знавший иностранные языки, вставал и отвечал за Александрова, когда
немец или француз вызывали его фамилию.
— Друзья мои, — учил он нас, — наша национальность, если и в самом деле «зародилась», как они там теперь уверяют в газетах, — то
сидит еще в школе, в немецкой какой-нибудь петершуле, за немецкою книжкой и твердит свой вечный немецкий урок, а немец-учитель ставит ее на колени, когда понадобится.
Смотрю в стекло:
сидит немец, часы делает, лет этак сорока пяти, нос горбатый, глаза выпучены, во фраке и в стоячих воротничках, этаких длинных, важный такой.
— Да в «Розе»…
Сижу с
немцем за столиком, пью пиво, и вдруг вваливается этот старый дурак, который жужжал тогда мухой, а под ручку с ним Верочка и Наденька. Одним словом, семейная радость… «Ах, какой сюрприз, Агафон Павлыч! Как мы рады вас видеть… А вы совсем бессовестный человек: даже не пришли проститься перед отъездом». Тьфу!..
Прихожу-с; а там внизу пред самой лестницей
сидит немец и показывает мне, скотина, пальцем на этакие огромные войлочные калоши.
Поезд отходил в два часа дня, но эшелон с 12 уже
сидел в товарных вагонах и распевал песни. Среди провожающих было много немцев-колонистов, и к часу собралась вся труппа провожать меня: нарочно репетицию отложили. Все с пакетами, с корзинами. Старик Фофанов прислал оплетенную огромную бутыль, еще в старину привезенную им из Индии, наполненную теперь его домашней вишневкой.
Сказал и усомнился. А вдруг я пожалуюсь соседям-немцам: вот, мол, какие у нас оболтусы произрастают! Однако, видя, что я
сижу смирно, ободрился.
Идет этак Илья Макарович по улице, так сказать, несколько примиренный с
немцами и успокоенный — а уж огни везде были зажжены, и видит — маленькая парикмахерская и
сидит в этой парикмахерской прехорошенькая немочка.
Вино лилось рекой, управители
сидели красные,
немец выкатил глаза, а становой тяжело икал, напрасно стараясь подавить одолевавшую дремоту.
Не доходя до Казанского моста, Зарецкой сошел с бульвара и, пройдя несколько шагов вдоль левой стороны улицы, повел за собою Рославлева, по крутой лестнице, во второй этаж довольно опрятного дома. В передней
сидел за дубовым прилавком толстый
немец. Они отдали ему свои шляпы.
Одному Кистеру не становилось гадко, когда Лучков заливался хохотом; глаза доброго
немца сверкали благородной радостью сочувствия, когда он читал Авдею любимые страницы из Шиллера, а бретёр
сидел перед ним, понурив голову, как волк…
— Обратите внимание на этих
немцев, что
сидят около рубки. Когда сойдутся
немцы или англичане, то говорят о ценах на шерсть, об урожае, о своих личных делах; но почему-то когда сходимся мы, русские, то говорим только о женщинах и высоких материях. Но главное — о женщинах.
«Ну когда же Китайский император
сидит на веревке?» — отвечал добрейший
немец с пресерьезным видом, как будто он сам сомневался, не действительно ли китайский император перед ним.
Немец в это время
сидит с папой в гостиной и с таким же наслаждением, как и слон, пьет пиво, только в большем количестве.
— С нами в арестантской
сидел немец с железной дороги, так тот, братец ты мой, курил цыгары по десяти копеек штука! А-а? По десяти копеек! Ведь этак, дед, гляди, на сто целковых в месяц выкуришь!
— А ничего нету страшного, — говорит он. — Только жутко, словно в темном лесу
сидишь, а ежели б, положим, спустили сейчас на воду шлюпку и офицер приказал ехать за сто верст в море рыбу ловить — поехал бы. Или, скажем, крещеный упал бы сейчас в воду — упал бы и я за им.
Немца или манзу не стал бы спасать, а за крещеным полез бы.
В той самой избе, где за час до этого
сидел грозный немец-полковник и венгерские офицеры, его помощники, делая допрос Игорю Корелину, в этой самой избушке, на пороге её, встретил обоих молодых людей улыбающийся и довольный Павел Павлович Любавин.
Оставшийся почетный, обрюзглый, тяжело дышащий толстяк, и товарищ прокурора, молодой
немец с катаральным лицом,
сидели на диванчике и ждали, когда кончит писать председатель, чтобы ехать вместе обедать.
Я опять
сидел возле дяди, и он любезно сообщил мне несколько очень новых и интересных сведений; что гречневая каша — национальное русское блюдо, что есть даже пословица: «Каша — мать наша», что
немцы предпочитают пиво, а русские — водку, и т. п.
Они
сидели на скамеечке под распускающимися тополями, у крыльца белого домика немца-колониста. Над приазовскими степями голубело бодрое утро, частые темно-синие волны быстро бежали из морской дали к берегу. По деревне синели дымки бивачных костров, и приятно пахло гарью.
С интересом туриста ехал я на Страсбур — тогда еще французский город, с населением немецкой расы, ехал демократично, в третьем классе, и дорогой видел много характерного, особенно когда из Страсбура отправился к немецкой границе. Со мною
сидели солдаты и шварцвальдские крестьяне. Францию любили не только эльзасцы и лотарингцы, но и баденские
немцы. Близость офранцуженных провинций делала то, что и в Бадене чувствовалось культурное влияние Франции.
Речи произносились на всех языках. А журналисты, писавшие о заседаниях, были больше все французы и бельгийцы. Многие не знали ни по-немецки, ни по-английски. Мы
сидели в двух ложах бенуара рядом, и мои коллеги то и дело обращались ко мне за переводом того, что говорили
немцы и англичане, за что я был прозван"notre confrere poliglotte"(наш многоязычный собрат) тогдашним главным сотрудником «Independance Beige» Тардье, впоследствии редактором этой газеты.
Но вот что могло несколько удивлять — это что никто не видал никаких проявлений этой воли. Клара Пекторалис жила себе как самая обыкновенная немка: варила мужу суп, жарила клопс и вязала ему чулки и ногавки, а в отсутствие мужа, который в то время имел много работы на стороне,
сидела с состоявшим при нем машинистом Офенбергом, глупейшим деревянным
немцем из Сарепты.
Не выпуская фотографии из одной руки, Пятов подвел его к дивану, где
сидел перед тем
немец, и сам присел, повернувшись к нему всем своим жирным туловищем.
Всех почти, кого встретили они в первых рядах партера, они знали, если не лично, то по фамилиям — это были сливки мужской половины петербургского общества, почтенные отцы семейств рядом с едва оперившимися птенцами, тщетно теребя свои верхние губы с чуть заметным пушком, заслуженные старцы рядом с людьми сомнительных профессий, блестящие гвардейские мундиры перемешивались скромными представителями армии, находившимися в Петербурге в отпуску или командировке, изящные франты
сидели рядом с неотесанными провинциалами, платья которых, видимо, шил пресловутый гоголевский «портной Иванов из Парижа и Лондона»; армяне, евреи,
немцы, французы, итальянцы, финны, латыши, татары и даже китайцы — все это разноплеменное население Петербурга имело здесь своих представителей.
Немцы со своей стороны не принимали меры к ограждению себя от набегов русских и платили им за ненависть ненавистью, не разрешая вопроса о том, что самовольно
сидели на земле ненавистных им хозяев. Они и в описываемую нами отдаленную эпоху мнили себя хозяевами везде, куда вползли правдою или неправдою и зацепились своими крючковатыми лапами.
Молодые
немцы садились на этих величественных коней, вооружались дротиками или палашами, подвязанными у седла каждого коня, восклицали: «гоп!» и пол начинал свое вращательное движение, увлекая и коней, и всадников, которые с большею или меньшею ловкостью,
сидя на деревянных конях, сшибали кольца, привинченные на крюках, и нанизывали их на свои шпаги и дротики, а потом упражнялись в сшибании турецких и черных негритянских или арабских голов.
Пошел Андрей Пахомыч под красную шапку, служить царице, кровь проливать. Было это при блаженной памяти Елизавете Алексеевне. Последние годки царствовала. С
немцем война была. Наши их город Берлин заняли, да там и
сидели хозяевами.
Когда его впустили туда, Элиодор ходил по конторе, а на диване
сидел белокурый, большого роста — кажется, из
немцев — коммерсант, в усах, бритый, старательно причесанный и одетый с иголочки. Воротничок и манжеты так и лоснились.
Немцы со своей стороны принимали меры к ограждению себя от набегов русских и платили им за ненависть ненавистью, не разрешая вопроса о том, что самовольно
сидели на земле ненавистных им хозяев. Они и в описываемую нами отдаленную эпоху мнили себя хозяевами везде, куда вползли правдою или неправдою и зацепились своими крючковатыми лапами.
Генерал-губернатор Южного края, здоровый
немец с опущенными книзу усами, холодным взглядом и безвыразительным лицом, в военном сюртуке, с белым крестом на шее,
сидел вечером в кабинете за столом с четырьмя свечами в зеленых абажурах и пересматривал и подписывал бумаги, оставленные ему правителем дел. «Генерал-адъютант такой-то», — выводил он с длинным росчерком и откладывал.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском, генеральском, дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном,
сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков-генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805-м году; но он был типичнее всех их. Такого немца-теоретика, соединявшего в себе всё, чтò было в тех
немцах, еще не видал никогда князь Андрей.
И когда я представлю дальше, что против меня на другой стороне
сидит немец и так же ощупывает свой живот и считает меня с моим ружьем форменным дураком, мне становится не только смешно, но и противно.
И так жутко посмотрела на меня, что не любовь, а ненависть, словно к врагу, прочел я в этих родных глазах. Так стало мне тоскливо и холодно, будто
сижу я в самом настоящем окопе под дождем и прямо в меня целится проклятый
немец. Конечно, завтра же куплю две тысячи папирос и разложу по всем столам, пусть не думает, что я жаден… но как она не понимает, что здесь не в жадности дело? Ах, Сашенька, Сашенька!
Оба молчали; в комнате
сидели два
немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
Не успел капельмейстер щеки себе поскоблить — слышит, насупротив в команде крик, старший унтер-офицер истошным голосом орет. Побежал
немец через дорогу, как был в мыле, в музыкантское помещение заскочил. Хочь и вольнонаемный начальник, скомандовал ему навстречу дневальный: «Встать, смирно!» Кто привстал, руками за брюхо держится, а кто так на койке турецким дураком
сидит… Что такое?
Вот сейчас представилось мне, что это не Петроград, где я
сижу и пишу среди полной тишины, а Варшава, и за окнами по мостовой шагают
немцы, входят в город… как это было бы страшно и невыносимо!